Марк Фейгин, знаменитый адвокат, прославившийся в защите Pussy Riot, военного журналиста Аркадия Бабченко и украинской летчицы Надежды Савченко, согласился рассказать о том, как противно быть адвокатом. Всюду вообще и у нас в частности.

Кем сейчас опаснее быть в плане «от тюрьмы не зарекайся»: чиновником, предпринимателем, оппозиционером, журналистом?Оппозиционером. Власть любая, не только российская, не любит тех, кто не любит ее, людей, которые оспаривают ее действия. Но дело в том, что сейчас у нас вообще любое значимое дело, которым ты занимаешься, повышает твои риски попасть в тюрьму. Когда люди думают, что они-то уж все предусмотрели, что они под защитой, что над ними есть надежный зонтик, они ошибаются: гарантий нет. И поэтому среди моих доверителей, моих клиентов, есть и политики, и чиновники, и предприниматели, и просто значимые люди в каких-то областях. Дело в том, что сегодня в России закон не является неким эквивалентом стабильности. Помимо его существуют некие внезаконные рамки, понятийные, и они никак не регламентированы. Нормы их никак не регулируют, и правила игры постоянно меняются.

Адвокаты, которые пытаются прояснить эти правила игры, тоже рискуют?

Очень сильно. Они вступают в конфликт с интересами влиятельных лиц, поэтому многих адвокатов убивают, многих адвокатов сажают.

Ты не боишься, что на тебя могут напасть, убить?

Я всегда помню об этом.

И это не мешает тебе жить?

Нет, потому что для меня это нормальная форма существования.

Когда ты шел в адвокаты, тебя интересовал вопрос, что ты будешь чувствовать, если твоего подзащитного, в невиновности которого ты уверен, посадят в тюрьму из-за того, что ты не справился?

Это невыносимый груз ответственности, с которым может справиться только сильный человек. Я вынужден это переживать в себе, у меня нет возможности этим поделиться.

А с близкими людьми?

Им это было бы тяжело, поэтому свою работу я никогда ни с кем не делю. Зачем загружать других своими проблемами?

Ты бы мог защищать какого-нибудь безупречного урода? Чикатило, например?

Я бы смог. Но вряд ли бы стал. Я стараюсь защищать невиновных. Мне не всегда это удавалось, но в целом я придерживаюсь принципа, что лучше моей помощью воспользуется невиновный.

Ты испытываешь какое-то сочувствие, эмпатию? Или это мешает?

Испытываю. И это непрофессионально, это очень вредит делу. Поскольку я должен быть профессионалом, не терять хладнокровия. Например, в деле с Pussy Riot я и мои коллеги прониклись их судьбой, и это была ошибка.

Думаешь, от вас тогда реально что-то зависело?

Ничего не зависело. От нас зависело в конечном итоге только то, как это дело будет воспринято окружающими. И я думаю, мы с этим справились. Думаю, то сочувствие, которое они вызвали к себе, — может, не всегда оправданное, кстати, — их спасло. Они могли получить не два года, а семь лет.

Как ты относишься к смертной казни?

Отрицательно. Я считаю, что этот институт абсолютно неэффективен сам по себе. В России — точно, в США несколько другая ситуация, там смертная казнь более допустима.

А если у нас введут?

Это было бы чудовищно. У нас не умеют пользоваться этим инструментом, у нас норма, как писал Солженицын, «головорубка». Поэтому здесь нельзя так делать.